Володя Дубинин – пионер-герой, участник Великой Отечественной войны, партизан Старо-Карантинских каменоломен. Погиб при разминировании.
Родился 29 августа 1927 года в городе Керчи Крымской области.
Он учился в обычной керченской школе, много читал, интересовался фотографией, увлекался созданием масштабных моделей летательных аппаратов.
Когда немецкие фашисты прорвались в Крым, он вместе с керченскими партизанами ушел в глубокие старокарантинские каменоломни.
Партизаны атаковали находящийся неподалеку штаб немецких войск, информацию о местонахождении которого доставил Володя Дубинин. Им удалось уничтожить штаб и часть вражеского подразделения. Последующие бои уже велись внутри подземных коридоров.
Он был связным и разведчиком в этой подземной крепости, неоднократно ходил в разведку и поставлял ценные сведения о расположении немецких частей и их численности. Володя обладал феноменальной памятью и за один выход наружу мог безошибочно запомнить численность вражеских формирований, находящихся в разных местах.
Керченский полуостров был освобождён от немецко-фашистских захватчиков в результате проведения советской армией Керченско-Феодосийской операции, которая проводилась с 26 декабря 1941 года по 2 января 1942 года. Гитлеровцы успели заминировать подходы к Старокарантинским катакомбам, когда покидали полуостров.
Володя вызвался помочь сапёрам при разминировании. Ведь он знал каждую пядь земли вокруг. Одна из мин в ходе операции сдетонировала. Взрыв унёс жизни четырех сапёров и Володи Дубинина, которому на тот момент было всего 14.
Посмертно награжден орденом Красного Знамени.
Отрывок из повести Л. Кассиля и М. Поляновского «Улица младшего сына».
«Глаза и уши»
Пинь!.. там!.. пом!., пинь!.. пом!., тень!..
Володя проснулся в обычной темноте от странного звука, которого он никогда еще не слышал в каменоломнях. За пять недель, проведенных под землей, Володя научился распознавать любой звук, возникавший и подземных коридорах. Звуки делились на добрые и злые. Они доносились из глубин непроглядной тьмы. Глаза здесь были беспомощны, но привычное ухо улавливало все, что нужно было знать партизану…
Где-то внизу, на третьем горизонте каменоломен, уже раздавались глухие выстрелы. Звук сперва быстро доходил до Володи через толщу камня-ракушечника, а потом несколько раз повторялся эхом, бродя и затихая в коридорах подземелья. Там, на глубине каменоломен, партизаны вели учебную стрельбу в тире. Это были звуки добрые, успокоительные, свои. Ухо привыкло к ним, механически отмечало в сознании услышанное, и они не вызывали тревоги.
Но Володя знал и другие звуки. Они мгновенно насыщали душную тьму каменоломен острой тревогой. Володя хорошо запомнил треск автоматов, бесконечно повторенные подземным эхом раскаты взрывов, рокочущий грохот обвалов. От них, казалось, окружавшая партизан подземная тьма внезапно твердеет, сама становится сплошным черным камнем, который все раздавит, все задушит и сплющит…
Уже второй месяц держалась подземная крепость. Никто не знал, сколько еще продлится эта немыслимая осада. Положение партизан с каждым днем становилось все более гибельным. Они были теперь полностью замурованы в камне — в сущности, заживо погребены. Все выходы из штолен и шурфов на поверхность немцы заминировали. Каждую лазейку, всякую мало-мальски подозрительную расщелину гитлеровцы залили сверху бетоном или зацементировали. Присутствие невидимых партизан под землей не давало покоя гитлеровцам, жгло им пятки. И фашисты решили задушить камнем законных хозяев захваченной земли, ушедших в недра ее, но не сдавшихся.
Все труднее и труднее становилось дышать под землей, куда теперь почти не было доступа свежему воздуху. Изводила палящая жажда, и неизвестно было, на что еще пустится враг, раздраженный упорством партизан.
Надо было непременно разведать, что творится на поверхности…
Пинь!.. там!., пом!., тень!..
Проснувшись от этого непонятного, как будто птичьего звука, Володя «разу почувствовал, что лютая жажда, которая долго не давала ему заснуть, стала сейчас еще более жгучей. Все пересохло у него во рту. Першило в горле, скрипела на зубах копоть. Повернувшись на своем каменном топчане лицом к стене, Володя стал языком жадно слизывать налет сырости, выступивший на ракушечнике. Этому пришлось научиться за последнюю неделю. Когда мучительная сухость во рту немного прошла, Володя опять прислушался.
Пинь!.. тинь!.. пом!., пинь!..
Что бы это было? Володя легонько ткнул в бок спавшего рядом с ним Ваню Гриценко.
— Послушай!
— Ну чего тебе? — Ваня заворочался в темноте и чихнул от копоти.
— Тише! Очнись да послушай.
Ваня сел на лежанке. Из разных концов каменоломен — и где-то совсем рядом, и в отдалении — то звонко, то еле слышно что-то тенькало разноголосо настойчиво: тинь!.. пинь!.. пень!.. Мальчики затаили дыхание. Потом сползли со своих лежанок и бесшумно подобрались к месту, откуда доносилось загадочное теньканье. Они сперва хотели поднять тревогу, потому что был приказ немедленно доводить до сведения командования о каждом звуке, возникающем без ясной причины в подземелье.
Но чтобы не попасть в смешное положение (а этого Володя и Ваня боялись гораздо больше, чем фашистских пуль), мальчики решили сперва сами разведать, в чем тут дело. Не зажигая: фонаря, они проникли в штрек, где теньканье раздавалось особенно громко. Сейчас оно несколько изменилось. Уже не „пинь-пом-пум“, а по-другому тенькало в штольне: клям! плям!.. клек!..
Вдруг из-за угла бокового каменного коридора блеснул показавшийся: чрезвычайно ярким свет. Мальчики: от неожиданности зажмурились и тотчас же услышали над собой голос дяди Яши Манто:
— Эй вы, водолазы, куда? Давай задний ход!
— Дядя Яша, — зашептал Володя, кинувшись к повару, — тише. Ты слышишь? Тукает чего-то…
— Водичка, дорогой, тукает, вода! С чистой: водичкой: вас! Наше вам: с капелькой!
— Какая вода?
— А-а, теперь вопрос, какая вода. С неба вода. Сперва была, конечно, как вас в школе учили, в виде снега, ну, а теперь, по всей вероятности, наверху оттепель наступила. Вы вот себе спите да разные интересные сны разглядываете, а дядя Яша не спит, не дремлет, он бодрствует. У дяди Яши один: глаз всегда на дежурстве, одно ухо на вахте. Вот и услышал, что капать стало. И везде здесь котелки подвесил. Пока, вы последний сон: досматривали, я уже полтора ведра накопил. Будет вам сегодня жареная водичка — чай с сахаром. Отважным разведчикам, конечно, без очереди и по две порции. Роскошная жизнь!
Дядя Яша поднял высоко фонарь. И мальчики увидели под каменным сводом развешанные там и здесь котелки, пустые банки из-под консервов. В них чирикала благодатная певучая капель. Тинь!.. тинь!.. клек!.. шдам!..— тенькали, пели, звенели банки. И, сняв из-под свода самый большой котелок, дядя Яша протянул его мальчикам.
Но едва Володя и Ваня припали изжаждавшимися губами к влажному, холодному краю котелка, со стороны штаба послышалось:
— Дубинину Владимиру, Гриценко Ивану — живо явиться в штаб!
Жадно хлебнув напоследок, сколько можно было втянуть за один глоток, мальчики помчались к штабу:
— Есть явиться!
У входа в штаб стоял политрук Корнилов с фонарем в руке. Он посветил им в лица мальчиков.
— Ну, разведка, — сказал он, — ну, Глаза и Уши, есть разговор.
Их теперь уже часто так звали — „Глаза и Уши“. Пошло это с того самого дня, когда политрук Корнилов объяснил ребятам обязанности разведчиков: „Разведка — это глаза и уши армии“…
„Глаза и Уши“, подтянувшись и одернув куртки, как того требовала партизанская служба, предстали перед штабом отряда. Командир по-дробно объяснил им задание. Надо снова выбраться на поверхность, прошмыгнуть незамеченными мимо немецких часовых и во что бы то ни стало повидаться в Старом Карантине с Михаилом Евграфовичем Ланкиным, узнать подробно, что творится на поверхности и нет ли каких-нибудь сведений от аджимушкайских партизан.
— Так вот, — сказал командир, — снимайте свою артиллерию.
Вздохнув, мальчики сняли с себя через голову ремни, на которых висели обрезы. Каждый раз жалко было расставаться с оружием, но Володя и Ваня знали, что выход с ним на поверхность невозможен. Сдав командиру оружие, мальчики расстегнули свои куртки и сняли повязанные прямо на теле красные пионерские галстуки. Все встали.
Комиссар бережно принял галстуки, закоптелые, помятые, теплые, расправил их аккуратно, вместе с обрезами положил в шкаф и запер ого на ключ.
— Провожать вас до лаза, ждать там и, в случае чего, страховать ваше возвращение назначаю товарищей Корнилова, Любкина и Важенина… Георгий Иванович, — обратился он к Корнилову, — пусть разведчиков покормят как следует. Скажите там Манто, чтобы не скупился. И пусть их Акилина Яковлевна хоть немножко отмоет, а то ведь на них глядеть и тут страшно — до того чумазые, а уж на свет божий появятся, так фрицы сразу сообразят, что они прямо из преисподней.
… Немцы не знали этого далекого лаза. Он выходил в земляную щель под большой, низко нависший над ложбинкой камень. Мальчики благополучно выбрались на поверхность земли, хотя отверстие лазейки было таким узким, что более крупный Ваня Гриценко еле-еле протиснулся, зато маленький, юркий Володя свободно выскользнул из-под камня и помог выбраться товарищу. Потом они долго ползли, хоронясь за неровностями и камнями, жадно, всей изголодавшейся по вольному дыханию, отравленной копотью и чадом грудью вбирая в себя сладкий наземный воздух. Эх, что за воздух это был! Они сосали снег, и он тоже казался им слаще всякого мороженого.
Разведчики проползли по дну небольшого овражка, где не было немецких часовых, вскарабкались наверх и спрятались в полуразрушенном сарайчике на краю поселка. Через щели его мальчики следили за тем, что делается на улицах. Вскоре рассвело. Разведчики видели, как сменились часовые, прошел по улицам поселка утренний патруль гитлеровцев.
Мальчики решили, что им пора выходить. Но тут они поглядели друг на друга — и оба присели на корточки, зажимая ладонями рты, чтобы не расхохотаться: несмотря на все старания Акилины Яковлевны, отмыть их не удалось. Жирные полосы копоти, пятна грязи испещряли лица обоих разведчиков.
— Зебра полосатая, ой, умру! Чистая зебра! — прыскал в ладонь Ваня Гриценко.
— А ты на себя погляди, — давился от смеха Володя. — Сам как есть гиена пятнистая, точная копия!..
Они долго оттирались снегом за сараем, потом как ни в чем не бывало двинулись на окраину поселка…
Но что это? Неужели они ошиблись улицей? Нет, вот шоссе, а тут водокачка, а сейчас же за ней должен быть дом Ланкина… Лишь обугленные, полузанесенные снегом обломки ракушечных плит, да труба, тощая и голая, как шея общипанной птицы, были там, где стоял прежде дом Ланкина.
Где же Ланкин? Как найти его теперь?..
Растерянно брели по улицам Старого Карантина два маленьких разведчика. Они вышли на дорогу, ведущую к Камыш-Буруну, за которым, резко отчеркнутое белым, заснеженным краем берега, синело море. Там, далеко в дымке, чуть виднелся, а больше угадывался противоположный берег Керченского пролива — Тамань, желанная, своя…
Ничто не ускользало от внимания разведчиков. Недаром их звали в каменоломнях „Глаза и Уши“. Они издали видели, как немцы опять подвозят орудия к району каменоломен, как опутывают всю округу колючей проволокой, как роют, бетонируют доты. Немцы, видно, по-прежнему считали, что в старокарантинских каменоломнях скрывается целая армия партизан.
— Гляди, как стараются, — шепнул Володя своему спутнику. — А тут, смотри, у них, верно, штаб…
— Это раньше наша школа была, — отозвался Ваня и вздохнул, поглядев на красивый двухэтажный дом, во дворе которого скопилось множество немецких машин. — Вон я за тем окошком сидел в прошлом году…
Они обошли школу и внезапно остановились, не в силах двинуться дальше. На пустыре за школой, прямо перед ними, на столбах с перекладиной, где раньше были трапеции и кольца для гимнастики, висели два трупа. Мальчики со страхом переглянулись и подошли ближе. Медленно подняли они головы кверху, всмотрелись…
Сомнений не было. То висели Москаленко и Ланкин…
Потрясенные, стараясь не глядеть друг на друга, ступая почему-то на цыпочках, мальчики отошли от этого страшного места.
Целый день бродили маленькие разведчики по Камыш-Буруну. Многое они успели высмотреть, сосчитать, услышать и запомнить за этот тяжелый день. Ведь Ланкин погиб… Нужно было самим добывать нужные сведения.
Рано, по-зимнему, и быстро, как всегда на юге, темнело. В пять часов дня, как гласил приказ, расклеенный на всех заборах, прекращалось хождение по поселку. Приказ грозил расстрелом без предупреждения каждому, кто появится после пяти часов на улице. Надо было возвращаться.
…Поздно ночью мальчики, благополучно проскользнув под колючей проволокой, подползали к своему тайному ходу в каменоломни. Несколько раз им пришлось замирать, неподвижно припав к земле: слепящая, холодная, исполинская лапа прожектора вот-вот, казалось, нашарит их… Она выхватывала совсем рядом из ночной тьмы кусты и камни, неровности почвы и, перемахнув через прижавшиеся к земле фигурки разведчиков, проносилась по далеким холмам, по крышам окраинных домиков поселка и верхушкам голых деревьев. Иногда совсем близко над ними с присвистом проносился рой трассирующих пуль, которые оставляли за собой в темноте докрасна каленный, медленно остывающий след. Надо было вжиматься в камни, в землю. Но и камень и земля на каждом шагу таили в себе смертельную опасность: все подходы к каменоломням были заминированы.
Необыкновенно длинным показался юным разведчикам обратный путь. Но вот наконец спасительный лаз.