Имя Спиридона Гнатюка известно во всей Волыни. О юном партизане периода Великой Отечественной войны создано много рассказов, очерков, о нем поют песни.
Родился в 1928 году в селе Грива на Волыни. Его отец — крестьянин-бедняк. Старшие братья Михаил и Александр боролись за воссоединение Западной Украины с Советской Украиной. После воссоединения Спиридон учился в школе, стал пионером. Когда фашисты временно оккупировали Волынь, он был членом Торчинской подпольной организации, а впоследствии — партизанским курьером и разведчиком. По доносу предателя схвачен гестаповцами и 25 июня 1943 хода расстрелян на берегу реки Стырь.
ЛЕСНОЙ КУРЬЕР
Слезливая волынская осень. Днем и ночью кропит набухшую землю, понурые леса, раскисшие дороги. Иной раз вырвется из-за холмов мокрый ветер, наморщит мутные лужи, ухватит с деревьев пучок желтых листьев и исчезнет в болотах…
Дорогу совсем развезло. Плывет по ней одинокая подвода. На возу — двое взрослых и четверо детей, но ничто не нарушает тишину. Лишь колеса, петляя в узких колеях, с тихим плеском разбрызгивают грязь, и утомленно постанывают измученные волы.
Невысокий белокурый паренек примостился сзади, свесив босые ноги. С тоской глядит он на безлюдное поле, придавленное низкими серыми тучами.
Над полем ветер несет ворону. Она вертит головой, тщетно пытаясь найти сухое местечко.
У дороги сгорбилась убогая лачуга. Смотрит темными провалами окон, дверь распахнута. Рядом с лачугой — глубокие вмятины, оставленные танковыми гусеницами. Валяется детская калошка.
Какая трагедия разыгралась здесь?
Глаза Спиридона видят страшные следы войны, покатившейся на восток. А память возвращается к совсем иной поездке.
Было это вскоре после освобождения Западной Украины Красной Армией.
Семья Гнатюков направлялась из родного села Гривы в далекое Зеленое, где в бывшей немецкой колонии организовывали колхоз.
Ехали на той же подводе, но в ясный солнечный день. И настроение у всех было солнечное. Безустанно балагурил Сашко. То и дело заводил песни Михайло — и революционные, памятные по подполью, и веселые народные.
Рощи отзывались эхом. А Спиридон часто соскакивал с воза и рвал траву для своих любимцев-кроликов, смирно сидевших в клетке…
Еще вспомнился первомайский вечер 1941 года. Чуть ли не все село собралось в клубе. А сам он стоит красный от волнения и звонким голосом читает стихи о юном герое «Арсенала»…
***
…В сизой мгле замаячили какие-то строения.
— Здесь и остановимся. Хватит скитаться.
Так попала семья Гнатюков на хуторок близ местечка Торчин. Поселились в пустующей молочной.
А уже следующим утром, накинув на плечи поношенный пиджачок, отправился Спиридон в Торчин наниматься. Подрядился пасти скот у одного из «воскрешенных» кулаков.
Возвращался поздно, усталый, подавленный. Молча съедал жалкий ужин, шел к старой потрескавшейся колоде за хатой и сидел, уставившись вдаль неподвижным взглядом. Что ж это будет? Неужели вечно батрачить?.. Поле безмолвствовало, не отвечало…
Даже и не заметил, когда рядом оказался сосед, человек с серьезными, внимательными глазами педагога. В первый вечер сосед лишь посматривал на Спиридона и непрерывно курил. На следующий — уже завел разговор о погоде, расспросил про новости в Торчине… «Хозяин не обижает?» — проронил словно между прочим. «Гад! Кричит на батраков, бьет, как скотину, хвастает, что теперь фашисты будут до скончания века… Доносит в гестапо на активистов. Говорят — с них там кожу сдирают…» — «Да, сдирают, — вздохнул сосед, — довелось испытать…» — «Когда?» — встрепенулся паренек. «Еще при панской Польше», — скупо ответил тот. «Значит, вы… как мой брат, как Михайло?» — «А что твой брат?» — осторожно поинтересовался сосед. «Михайло… коммунист… был…»
И неожиданно, глядя на потемневший небосклон, рассказал все…
Суровый голос диктора, оповестившего о начале войны, разнесся по селу. И люди, бросив все дела, побежали в клуб. Стояли молча, слушали ораторов. Слово взял Михайло.
— Мы все как один должны подняться на врага. Все как один! — резко взмахнул рукой.
А на следующий день, когда с запада приблизилась канонада, Михайло вместе со многими земляками отправился в военкомат…
Под вечер прибежал какой-то человек — бледный, с косой в руках.
— Там я… сено косил… Вдруг слышу — стреляют… Туда бросился… Лежат… И ваш Михайло… побитые… Фашистский десант, говорят…
Вся семья кинулась в лес.
Михайло лежал навзничь, примяв своим крупным телом теплую зелень…
Сосед после минутной паузы пристально посмотрел мальчику в глаза; «А ты мог бы выполнить важное задание… партизан?» — «Да я… в огонь и в воду!» — воскликнул он.
Так познакомились руководитель Торчинского подполья Павел Осипович Каспрук и тринадцатилетний Спиридон Гнатюк, ставший впоследствии партизанским курьером-разведчиком.
***
…По колени в грязи ступил на волынскую землю октябрь 1941 года. Ни проехать, ни пройти по проселкам, топкими стали лесные дороги… Ах, как не хотелось Павлу Осиповичу отпускать Спиридона в дальний путь! Более пятидесяти километров должен был он одолеть, чтобы вручить важное донесение отряду Конищука, который базировался на Полесье. Каспрук вывел Спиридона на едва приметную лесную тропку, проверил, хорошо ли застегнуты пуговицы, просил мальчика не забывать об осторожности.
Дни шли за днями, а Спиридон все не возвращался.
Почернел лицом Каспрук, тяжкая тревога поселилась в семье Гнатюков…
Но вот темной ветреной ночью тихо зазвенело оконное стекло. Павел Осипович вскочил, бросился к двери. Вошел незнакомец, в котором он едва узнал Спиридона, худющий, осунувшийся, лишь глаза блестят. «Ну, как добрался? Фрицев не повстречал? Не простудился?» — обеспокоено расспрашивал Каспрук. «Нормально, все нормально», — махнул рукой Спиридон. И, еще не утолив как следует волчий аппетит, доложил о выполнении задания, пересказал партизанские новости. «Ну и сила собирается в лесах, — восхищенно тряхнул чубом.— Вот увидите — скоро капут гитлеровцам!»
И ни слова о том, как брел пешком, как его подвозили немецкие машины, как оказался в руках полицаев и чудом вырвался, «заработав» при этом немало синяков…
Через некоторое время Спиридона перевели в отряд Конищука, входивший в партизанскую бригаду Бринского.
***
…На одном из хуторков в лесной чащобе советский офицер Соколов сколачивал отряд из военнопленных и заблудившихся окруженцев. До поры до времени партизаны пополняли силы, собирали оружие, ходили на мелкие операции. Но об отряде пронюхали фашисты, и командир бригады Бринский приказал немедленно переправить его на соединение с основными силами.
Спиридон тогда только возвратился после далекой утомительной «прогулки», но, услышав о новом задании, сразу же вызвался выполнять его.
Благополучно миновали село, где стояли вражеские солдаты, и подошли к железной дороге. Ее усиленно охраняли. Спиридон оставил группу в невысоком, но густом кустарнике, а сам пошел в разведку.
Земля чавкает под ногами, остаются черные четкие следы.
Посадки вдоль железнодорожного полотна жидкие, сквозные… Спиридон подкрался к насыпи, настороженно оглянулся. Вроде бы никого. Быстро перебежал через рельсы и… наткнулся на фашистов.
Его привели в железнодорожную будку, избили для начала. «Кто ты?» — обступили, как лютые звери. «Пастух из Лишневки», — голубые глаза смотрят невинно, обиженно, а рука протягивает замусоленную бумажку. Пучеглазый немец ухватил бумажку, стал изучать. Подпись старосты, печать — все в порядке (партизанский «паспортный стол» подделал чисто). Не поверил. Вспомнил, что неподалеку дежурит на железной дороге лишневский полицай, и послал за ним. А покамест мальчика били, выламывали ему руки… «Признавайся — партизан?» — орал фашист.
Спиридон молчал… Но вот и запыхавшийся полицай уже на пороге. Внимательно поглядел.
Нет, мальчишку не помнит, а тетку его хорошо знает, безобидная женщина…
Пучеглазый немец сгреб Спиридона, дал тумака и вышвырнул в темень.
Спотыкаясь, рискуя снова нарваться на гитлеровцев, он ходил вдоль насыпи, тихонько свистел… Безуспешно. Отряд Соколова словно растаял в тусклых сумерках. Тогда он переполз полотно и опрометью, несмотря на боль в избитом теле, кинулся к партизанам.
Когда добрался до своих, перед глазами плыли желтые и фиолетовые круги…
На двух подводах помчались к железной дороге. На передней, стоя на коленях, всматривался во тьму Спиридон.
Группу Соколова встретили на полпути. Оказывается, услышав подозрительный шум, партизаны отошли в сторону и там переползли рельсы. Перебравшись, направились в лес по первой попавшейся дороге…
***
…Часовые на железнодорожном переезде уже привыкли к белокурому подростку, который, беспечно помахивая кнутиком, возил в Луцк на рынок пшеницу, сало. Да и он приветствовал их, как давнишних знакомых, прикасаясь к козырьку старенького картуза.
И ни один фашист не догадывался, что в этом картузе путешествует партизанская почта и что веселый парнишка связывает Луцкое подполье с «лесовиками», а на подводе спрятаны мины или необходимые партизанам батарейки для карманных фонариков. Адские мины, заряженные их слабеньким током, крушили гитлеровские эшелоны…
***
…Казалось, Спиридон не знает усталости. Где бы он ни был, всегда возвращался в лагерь с шуткой, веселой песней. Даже об опасностях, нередко подстерегавших его на нелегких дорогах разведчика, рассказывал с улыбкой.
Однажды он направлялся в лагерь издалека, с трудного задания. Измученный конь лениво опускал копыта, на ходу пощипывая пыльный спорыш… Спиридон приостановился, увидев старушку, очень похожую на его покойную бабушку. Рядом паслась сухоребрая корова. Спросил проста так, для разговора: «Чего это вы, бабуся, не перегоняете корову вон туда, на лужок? Там же трава — по колено…» Старушка повернула к нему морщинистое лицо и ответила сердито: «Нет, пусть там герман свой скот пасет… Понакидывал те штуки, что из пушек выстреливают!» — «Снаряды?» — встрепенулся Спиридон. «Да кто его знает, как оно называется…»
С опаской оглянулся. Никого, кроме старушки, не видно. И повернул на зеленый луг. Проехал немного, обнаружил снаряд. А вот и второй поблескивает на солнце. Загорелись глаза у разведчика — да это настоящий клад дли партизанских минеров! Набрал снарядов, прикрыл их свежей травой. Переезд одолел благополучно. Минеры на радостях едва не задушили его в объятиях. Командир тоже благодарил, но и отругал. Разве можно так рисковать? А что, если бы часовому пришло в голову разбросать траву? Но Спиридон тайком снова отправился туда.
Вернулся бледный и возбужденный. «Ну и потеха! — рассказывал потом.— Снарядов столько накидал, что конь взмылился. Возле переезда немец остановил меня, смотрит подозрительно… „Чего конь мокрый? — спрашивает.— Груз тяжелый везешь?“ — „Какой там груз, — говорю. — Картошка. А конь отощал — с кормами туго“. И язык прикусил — сижу-то на траве…
***
…Прибыла шифровка: в воскресенье луцкие подпольщики собираются освободить из концлагеря группу пленных. Просили прислать связного, чтобы переправил их в лес. Место встречи — развилка дорог на Львов и Владимир-Волынский. Задумались в штабе… Ведь недавно уже была освобождена большая группа. Теперь охрану концлагеря усилили. Не провокация ли?
Тут как раз появился Спиридон. „Нюхом чую интересное задание. Правда, есть?“ — лукаво блеснул глазами. Командир молча кивнул и рассказал о шифровке и о своих колебаниях. „Может быть, не следует идти?“ — „Стоит рискнуть, — решительно ответил Спиридон.— Там ведь наши люди!“
Добрался до рощицы, осторожно выглянул. На развилке — ни души. Перевел взгляд На придорожные кусты. Сердце сжалось от тяжелого предчувствия, но разведчик отмахнулся от него и пополз к серой ленте шоссе. Вдруг из-за кустов выскочили гестаповцы, схватили его. Допрашивал Спиридона следователь, специально прибывший из Ровно. „Скажи, мальчик, имя, фамилию, ну и все, что знаешь о партизанах! — вкрадчиво говорил следователь.— Отпущу сразу же“.
„Пастух я, нездешний. Никаких партизан не знаю“, — ответил спокойно.
И когда следователь, побагровев от ярости, избивал его резиновой дубинкой, и когда потом в застенке терзали разведчика озверелые палачи, он упорно твердил: „Пастух я“.
А на следующий день произошло самое страшное. Следователь молча нажал на кнопку звонка, и здоровенный гестаповец втолкнул в комнату отца и брата. Спиридон впился в них взглядом и, словно подавая сигнал, повторил: „Пастух я, нездешний…“
Сперва, на глазах у родных, пытали его, потом избивали их. Отец не признал сына, а Сашко — брата.
Ясным погожим утром Спиридона повели к реке Стырь. Он даже зажмурился, ослепленный ярким солнечным светом и синевой воды, а когда открыл глаза, увидел черную яму… По ту сторону стояли отец и Сашко… Взглядом простился с ними…
Отцу вскоре удалось бежать — помогли подпольщики. А брата отправили в Германию. По дороге бежал. Голодный, едва живой, проделал путь из далекой Польши до партизанского отряда, где встретился не только с отцом, но и со всей семьей.
Беспощадно мстила за смерть Михаила и Спиридона, за горе всех советских людей партизанская семья Гнатюков.
Виктор Кава
(Из книги „От Днепра до Дуная. Очерки о советских и болгарских детях-героях“).